В путешествии важен принци
Они кажутся безумцами или авантюристами. Никому ничего не сказав, чуть ли не тайком, восстановили храм (и опыта-то такого не было), памятник культуры федерального значения, к которому прикасаться — значит, нарушать закон РФ. Затем оборудовали рядом с ним источник и построили купель. А теперь хотят ещё и дорогу отремонтировать. «Далеко от больших городов, там, где нет дорогих бутиков, там другие люди живут, о которых совсем не поют», — это и про жителей села Никольское-на-Еманче спел Игорь Растеряев. Ниже не просто рассказ о том, как восстановили храм, это рассказ о людях, для которых «мечты становятся любовью».
Мы сидим на бревнах в теньке, но это не спасает — невыносимо жарко, хочется куда-то спрятаться. Можно окунуться в купели, но у нас встреча. Пока ждем, машины едут одна за другой. Скорее всего, не местные жители наполняют водой из источника сразу несколько бидонов. Ждать приходится долго, но, наконец, на велосипеде в нашу сторону едет женщина. На голове у нее повязан белый платок. Она здоровается и идет мимо — скорее взять кружку и напиться прохладной водой из источника. Сделав пару глотков, она возвращается к нам. Кажется, она недовольна, что ее оторвали от дел:
— У меня ничего не спрашивайте! Я ничего не знаю. И времени нет. Я сейчас на службу пойду, вон, у меня юбка в пакете лежит. Это все Ирина сделала, к ней идите. А я не знаю, что у нее на душе было. ......
Ирина, как выясняется, ее дочь. Проходит немного времени и женщина оттаивает:
— Все началось с креста. Храм долгое время стоял разрушенный. Как возмущались люди, когда его большевики уничтожали! У всех всю жизнь была мечта его восстановить. И вот недавно кто-то установил крест на храме, но неправильно. Ирина вместе с другом Сергеем, он наш, сельский, поправили. А люди не разошлись. У всех была одна мысль: не крест поправили, а храм восстанавливаем. Всем селом участвовали: и дети, и старики. Знаете, как приятно, когда бабушка несет в платке пирожки — нам покушать? Или кладет в ведро три кирпича, чтобы отнести строителям наверх. Вот так мы восстанавливали.
Мы расстаемся с женщиной и идем дальше — смотреть храм. Если стоять у самого входа и поднять вверх голову, может показаться, что серое, неокрашенное краской бетонное возвышение поглотит тебя, как какой-нибудь сталинский монумент: либо обрушится и придавит к земле, либо засосет через черные ямы-окна. Черная железная дверь, не меньше пяти метров высотой, обещает погружение в пропасть. Страх сменяется удивлением: внутри вместо торжественного величия строго и аскетично, как в келье одинокого старца, а от белых стен светло. Иконы, кресты висят на стене, стоят на подоконниках, словно их занесли накануне.
Храм начинается с библиотеки. Справа стоит пятиэтажная полка, доверху заполненная книгами. За ней — ряд столов. На первом, застланном красной тканью, — 20 литровая бутылка с водой и горшки с цветами. Рядом стол, на котором обычная клеенка (такие любят стелить на дачах). На нем тоже сосуд. Позади столов — переносная вешалка с одеждой, а за ней, между окнами, сразу семь икон, одна под другой. На окнах тоже иконы и крест. А под ними — пластиковые батареи.
Батюшка разрешил фотографировать. Обитатели храма поглядывают на нас с опаской. Вдруг от толпы прихожанок отделяется одна женщина и идет в мою сторону. Приблизившись, она взволнованно шепчет:
— Меня Аня зовут. Все мои корни здесь. Дедушки, бабушки, — все здесь родились. Когда храм рушили, все были возмущены, плакали. Меня тогда еще на свете не было, старики рассказывали, как скидывали крест и колокол. Человек, который это сделал, погиб. А потом трагически погибло и все его потомство.
Становится не по себе, кажется, что белые стены излучают уже не свет, а холод. Мы возвращаемся в Воронеж.
Меркантильная Ирина
— Ирина, давайте встретимся. Я хочу узнать, зачем и как Вы восстановили храм.
— Да, давайте, приезжайте. Храм восстановили, потому что я ничего не делаю, если мне это не выгодно. Только из меркантильных соображений, — смеется она в трубку. После встречи в селе и посещения храма, ожидаешь строгую, набожную до кончиков ногтей женщину, которая всю дорогу будет твердить одно: «На всё Божий промысел». И поэтому эта шутка совершенно сбивает с толку, у меня, выражаясь современным языком, происходит «разрыв шаблона».
Я подхожу к разноцветному кубику-рубику: полоска синего, полоска желтого. Это крупная коммерческая фирма, здесь работает Ирина. У нее руководящая должность, поэтому доступ к телу преграждает строгая девушка на ресепшене: «Ожидайте на диване». Когда появляется Ирина, я вижу точную копию ее мамы, только вместо белого платка на голове — джинсы и футболка с принтом.
— А что же Вы на велосипеде не приехали? — спрашивает она у меня. — Вы же собирались.
— В последний момент засомневалась, можно ли оставить у входа — вдруг украдут.
— Видите, вон у нас стоянка для велосипедов, — Ирина просовывается в окно. — Справа велосипед босса, рядом мой, а слева нашего коммерческого директора. У нас в офисе закон: приезжаем на работу только на велосипедах.
Ира рассказывает о себе. О том, что любит путешествовать: ходить под парусом, взбираться на Эльбрус. Любит иронию, а еще — страну Монголию, где она жила 5 лет (папа — военный).
— Ирин, а как вышло, что Вы стали восстанавливать храм, построили купель и оборудовали источник?
— Будет неправдой говорить о том, что у меня были грандиозные цели. Мыслей о спасении души у меня в голове не было. Всё началось очень банально.
«Меня тронуло отношение селян к храму»
У меня в этом селе родилась мама, жили дедушка, бабушка, прадед по материнской линии. Мы приезжали только на лето, и то не всегда. Место это, по большому счёту, я никогда не любила. В селе нет реки, больших озер, лесов. Если я сейчас буду рассказывать про красоту природы, которая там есть, это будет неправдой. Ну, нет там её. Для кого-то она, возможно, вверх совершенства, но во мне она не вызывает трогательного трепета. Но, тем не менее, я туда приезжала: я очень люблю своих родственников.
Храм в селе начали строить в середине 18 века. В середине 19 века его, наконец, построили. А в середине 20 века большевики расстреляли отца Федора, который тогда служил, уничтожили иконы, а сам храм закрыли. Во время Великой Отечественной войны взорвали колокольню, чтобы в ней не мог разместиться снайпер: с нее хорошо просматривалась территория. После чего только там не было: и сено- и зернохранилище. Господь, таким образом, спас этот храм от полного разрушения. Его хоть как-то, но постоянно поддерживали. Да, пробили вход через алтарь. Но дело не в этом. Самое главное, весь корпус был спасён.
Разрушенный храм всегда вызывает трогательные чувства. Несмотря на то, что стены разрушены, тебе кажется, что внутри сохранилось тепло. Для меня это важно. А еще то, что часть икон люди спасли. Может, эти иконы не имеют историческую и культурную ценность, но они ценны тем, что были спасены под страхом смерти. Ценно и то, что перед этой иконой молилось не одно поколение людей. Даже клочок какой-нибудь газетной бумаги с изображением иконы, в итоге может стать молитвенным изображением. Вопрос в том, насколько мы оживляем то, что видим перед собой. Во что верим, о чем мы думаем, то мы в итоге и реализуем. Все зависит от того духа, энергии, которая находится внутри нас. Об этом говорят все религии, не только православие.
Наша семья всегда была верующей. К вере относились с трепетом. Мой папа был крещенным, но вынужден был это скрывать: он был военным и вынужден был вступить в партию. Когда мне было три года, он меня тайно крестил. Мама всем говорила, что мы были на Красной площади. Помню, как папа показывал нам икону и говорил: «Когда встанет вопрос есть бог или нет — ни с кем это не обсуждайте. Он есть».
«Мы всего лишь хотели исправить ошибку»
В начале 2000-х казаки решили восстановить этот храм. Кто-то, наверное, воспринимает современных казаков серьёзно, но я не могу. Настоящее казачество, как мне кажется, это что-то другое. То, что у нас сейчас есть, больше похоже на цирк с лампасами и саблями. Нет ни офицерской чести, ничего остального. Такого типа казачество появилось на волне моды и в селе Никольское.
Они стали всех агитировать, говорить, как важно восстановить храм. Они изготовили очень простой крест (сварили из профильной трубы) и установили на куполе храма. Но сделали это не правильно. Они пробили дыру в куполе (этого не надо было делать), и установили крест стороной на юг, а не на север. В целом, это был замечательный шаг, который объединил много людей. Всем стало казаться, что сейчас будет восстанавливаться храм, а сами люди изменятся к лучшему. А потом произошла сумятица, кто-то кого-то не понял. Скорее всего, упёрлись казаки — на них это похоже. Они не смогли найти денег на восстановление, и весь запал у них пропал.
С другой стороны, если бы не было этого смешного происшествия, меня эта история, может, и не задела. Я люблю все смешное. Я смотрела на этот крест и думала: «Ну, надо же. У нас вечно всё как-то так. Если кто-то что-то начинает делать, особенно в вопросах религии, над нами смеется весь мир. Мы говорим, что православие впереди планеты всей, а сами крест не можем нормально установить». Я решаю исправить ошибку казаков, чтобы над нами не ржали те же католики, или мусульмане.
- Вдруг люди стали подтягиваться: «А вы что, планируете собирать на восстановление храма?». Мы не планировали это делать. Но почему-то не стали всех разуверять. Ответили: «Да, планируем»
Были майские праздники. Я агитирую одного парня, который родился в селе. «Серег, давай исправим ошибку» – «Давай. А что от меня нужно?» – «Просто финансовое участие. Организацию я возьму на себя» – «Хорошо, договорились». Мы нашли автовышку, сварщиков, договорились о дне. Они приехали, срезали крест, перевернули и приварили, как нужно. Было необыкновенное ощущение радости: ты исправил ошибку, которую все видели. Это всё, что мы хотели сделать. Больше мы ничего не планировали.
Но вдруг люди стали подтягиваться: «А вы что, планируете собирать на восстановление храма?». Все почему-то были глубоко уверены в этом. Мы не планировали это делать. Но почему-то мы не стали всех разуверять. Ответили: «Да, планируем», а сами про себя подумали: «Какое восстановление? Как? Мы не строители, у нас денег, времени, — ничего нет».
«Деньги находились на конкретные задачи»
Собрались люди: «Нужно искать спонсора или написать бумагу в правительство России, чтобы начали строить». А я им говорю: «Бесполезно искать спонсора. Представьте, приедет сюда человек, готовый вложить много денег. Хорошо, если он сам родом отсюда, и его что-то здесь трогает и задевает. Но такому человеку мы не нужны. Он сам восстановит храм. Нашу церковь в 18–19 веках строили на пожертвования людей. И сейчас должно быть также. Даже если сюда приедет спонсор, который захочет дать нам денег, и увидит нас, ленивых, сидящих по домам, не желающих убрать хотя бы мусор, покосить траву, перенести кирпичи — есть много вещей, которые мы можем сделать сами, — он не захочет помочь». Все послушали и начали что-то делать.
Мы пригласили людей, которые занимаются реставрационными работами. Они посмотрели и сказали: «Если у вас нет 5 миллионов, вы можете даже не восстанавливать». Мы сказали: «Да, хорошо», а сами для себя решили, что это не наш вариант, надо делать по-другому.
Было так. Ставилась задача, скажем, закрыть стенку. Сколько на это нужно денег? На это, допустим, нужно три тысячи кирпичей, они стоят столько-то, доставка вот столько, работа столько. Всё посчитали — ага, нам нужно, предположим, 20 тысяч. И находилось именно столько денег, сколько нужно. У нас никогда не было грандиозных смет. Всегда были четкие проекты.
Никто никогда не закладывал своих интересов. Никто никогда не просил денег «на всякий случай». И поэтому деньги всегда находились. Я не могу сказать, что всегда было легко, но находились.
«Мы рискнули»
Перед всеми этими мероприятиями мы, конечно, брали благословение. Мы обращались к епископу Задонскому отцу Никону и еще к отцу Серафиму Ключанцеву, который построил Серафимо-Саровский монастырь под Борисоглебском.
В одних бумагах мы нашли, что этот храм относится к памятникам РФ. В другом реестре нашли данные, что он полностью разрушен. С одной стороны, самостоятельно реконструировать памятник нельзя, тем самым ты нарушишь его архитектуру и закон РФ. Но, с другой стороны, не реконструировать тоже нельзя: он разрушается, потому что его никто не восстанавливает. В этот момент мы решили всё это делать молча. Мы не стали никому ничего говорить. Решили, что скажем потом, когда все восстановим.
Была и другая причина, почему мы так поступили. В маленькое село священника не хотели выделять. Мы решили, если храм будет восстановлен, то его нам обязательно пришлют. Мы ведь начинали всё это в 2008 году, когда тему сельских храмах так широко не обсуждали, как сейчас. Только в 2013 году митрополит Сергий сказал, что в каждом селе будет либо восстановлен, либо построен храм, молельный дом или комната. Да, с нашей стороны это была авантюра, стихийное восстановление. Мы рискнули.
О том, что мы восстанавливаем храм, в епархии узнали постфактум. Когда мы делали рассылки с просьбой о помощи, мы везде указывали телефон епархии, потому что все люди разные. Некоторые звонили и спрашивали: «А правда, что восстанавливается храм?». Тогда нам позвонили из епархии: «А вы что там, восстанавливаете храм?».
- Авантюра нам удалась. Я не говорю, что кто-то должен идти по нашему пути. Но у нас ситуация так складывалась. Иначе мы бы никогда не восстановили храм.
Иногда приезжал какой-нибудь священник и говорил: «Вот это нужно полностью переделать». А мы понимали, сколько нужно денег, времени и сил, чтобы переделать. Приходилось говорить: «Нас благословили строить именно так», и называли очень серьёзные имена, типа: «Владыка Никон сказал делать так». Но на самом деле никто из нас ведь не пойдёт к владыке, и не будет спрашивать, как надо делать. Простите нас, Владыка!
Авантюра нам удалась. Я не говорю, что кто-то должен идти по нашему пути. Но у нас ситуация так складывалась. Иначе мы бы никогда не восстановили храм. Когда храм был восстановлен, он перешел из памятников РФ в памятники правительства Воронежской области. Я всех поблагодарила и попросила прощения. Я передала ключи и сказала, что больше в этом проекте я не участвую.
Сейчас я смотрю на храм и понимаю, что многие вещи сделала бы по-другому. Но, с другой стороны, я понимаю, что в плане строительства я, наверное, сделала все то же самое. Потому что это был наикротчайший путь восстановить храм. Сейчас некоторые вещи можно ломать и делать фундаментальнее. Но самое главное другое: в храме с первых дней стали идти службы. Сначала были молебны, потом службы, потом к храму приписали Духовную семинарию и Благовещенский храм. Мы даже наняли машину с водителем, чтобы он привозил и отвозил священника. Мы понимали, что литургия это самое важное.
«Хотели просто почистить родник, а построили купель»
В 2010 году была сильная жара. У нас все не клеилось: денег не было, со строительными бригадами не везло. И тогда мы решили приостановить стройку. Решили просто почистить родники и колодцы. А получилось, что построили купель и оборудовали источник. Сначала мы удачно купили дубовый брус, потом в помощники нам дали отличных ребят. Я не думаю, что это было случайно. Ведь мы хотели строить купель еще в 2009 году, но тогда у нас ничего не вышло.
Конечно, мы не знали, как и что делать. Искали по деревням, кто умеет делать круглые колодцы, дубовые срубы, — никого нет. Умельцы либо умерли, либо спились. Мои ровесники не умеют. Да, можно прочитать в интернете, как делать купель, но когда ты имеешь дело с практикой, когда у тебя обваливается земля, постоянно хлещет вода или об брус тупится каждая вторая пила… Это совсем другое дело.
Главное мечта, а деньги найдутся
У меня иногда спрашивают, что нужно, чтобы восстановить храм. Я не люблю отвечать на такие вопросы. Когда ты говоришь: «Никогда не думайте про деньги», тебя либо не слышат, либо не понимают. Во главе угла должно стоять что-то другое: восстановить храм, сделать красоту, осуществить мечту. Только тогда у тебя найдутся деньги. Но ты этой мечтой должен жить.
Не надо никого никуда агитировать. Самое главное — личный пример. Если человеку интересно, он сам подойдет и поможет тебе. Как правило, люди, притянутые за уши, могут помочь, но в течение одного дня — больше они не придут.
Я вспоминаю это время с радостью. Было весело. Собиралась бабушки, дедушки, было много детей, приезжали на выходные мои ровесники. В конце каждого дня мы что-нибудь готовили в чугунке. Это были простые блюда: борщ, полевой суп, солянка, картошка. А зимой кипятили в нем чай с мятой, липой и чабрецом.
Когда ты восстанавливаешь храм, без молитвы здесь делать нечего.
Огромное спасибо Юлии Репринцевой за материал.
Юлия Репринцева
Фото Ильи Кривцова
материалы взяты с сайта http://rodniki.36on.ru/docs/42-kak-zhiteli-odnogo-sela-s-odnoy-bozhiey-p...
